..." - Спасите! - шепотом повторил он, хотя,- может быть, из-за волн - вокруг никого видно не было.
- Что ты имеешь в виду? - раздался возле самого его уха тихий противный голос. Несмотря на критическую ситуацию, Петропавла возмутила такая постановка вопроса.
- Это самое и имею в виду! - возопил он. - Спасите имею в виду.
- Да не шуми ты! - цыкнули сверху. - Я и так прекрасно тебя слышу. А больше тут никого нет, так что нечего вопить... Но я хочу знать фактически, каково значение предложения "Спасите!". Ты говоришь, что оно и означает "Спасите!". Так это само собой разумеется. Твой ответ бессодержателен - и мне приходится усомниться в осмысленности твоего высказывания, а значит и в твоих умственных способностях. Раскрой смысл предложения, ну? Что ты подразумеваешь?
Чтобы не тратить силы на препирательства в воде, Петропавел ответил лаконично:
- То и подразумеваю, что говорю.
- Непонятно, - послышалось в ответ. - Всегда говорят одно а подразумевают совсем другое. И этим твоим "Спасите!" тоже можно много чего подразуметь. Можно, конечно, и невинные вещи подразуметь - что-нибудь типа "Помогите мне... укажите путь, составьте компанию - будем, дескать, вдвоем плыть к берегу, так легче...". Но ведь не исключено и другое: "Давайте-ка, мол, ко мне мой дорогой, я тут в Вас вцеплюсь мертвой хваткой, отдохну, потом брошу Вас, чтобы Вы тонули, а сам, набравшись сил, бодро поплыву дальше!" Таким образом, мне желательно знать, что именно ты подразумеваешь. На этом, между прочим, основано искусство подтекста.
- Прекрати эти издевательства... - задыхался Петоропавел, - мне сейчас не до подтекста!
- Ты торт слоеный ел когда-нибудь? – невозмутимо поинтересовался тихий противный голос. - Тогда представь себе высказывание как торт: высказывание многослойно. Попробуем с этой точки зрения рассмотреть "Спасите!" - высказывание сделанное тобой. Само по себе слово "спасите" это верхний слой торта, то есть крем, собственно говоря. Под ним - разные слои, опускаясь по которым мы доходим до фундамента - подлинной сущности высказывания: в данном случае ее можно выразить словами "больше всего на свете мне дорога собственная шкура"... А крем - это еще не весь торт.
Петропавел давно уже не слушал и молча боролся со стихией.
- Почему ты молчишь? – в самое ухо спросили его.
- Не люблю…разговаривать… в шторм.
- О, это лучше! – похвалил голос.
- Слушай, отвяжись, а? я не разговариваю с теми, кого не вижу.
-А ты считай, что это телефонный разговор!
- Идиот! – рявкнул Петропавел. – Чего ради – по телефону…в воде?
- Пожалуй, - согласился голос. - Ладно, начинай считать волны. Шестая волна вынесет тебя на берег. Он уже близко.
…Шестая волна вынесла Петропавла на берег, а на седьмой волне кончился шторм. Петропавел раскинул руки и закрыл глаза.
- Отдыхаешь? – тут же услышал он возле себя.
- Спасибо, я очень обязан тебе, - сказал Петропавел в никуда. – Ты кто? Мы ведь не познакомились в море.
- Таинственный остров, - был ответ. – Разве не видно?
- Не видно.
- Правда, что ли не видно? – ужаснулся голос. – Но ведь речь моя позволяет тебе предположить наличие некоторого тела!
- Позволяет-то позволяет…
- Ну, если есть какие-то сомнения, предположи хотя бы наличие духа, - ограничился Таинственный Остров. – Пусть я буду метафизическая субстанция… - говорящая метафизическая субстанция. В конце концов язык – тоже форма существования. Можно ведь существовать в языке не существуя в действительности: так многие делают. Разреши и мне.
- Пожалуйста, - разрешил Петропавел, - существуй как хочешь.
- Что ты имеешь в виду? – заинтересовался дотошный собеседник.
- Это и имею в виду.
- Так-таки это и имеешь?
- О Господи, вздохнул Петропавел, - как с тобой трудно говорить!
- Можно подумать, что говорить вообще просто! Я например, не всегда понимаю, почему люди так смело берутся говорить: ведь подчас такое может подразуметься, о чем ты ни ртом, ни ухом не ведаешь!
- Само собой, - наставил его Петропавел, - ничего подразуметься не может. Каждый отдает себе отчет в том, что подразумевает и подразумевает ли что-нибудь вообще.
- Что ты имеешь в виду? – испугался Таинственный Остров.
- Я всегда имею в виду то, что говорю. – Петропавел утомился.
- Можно подумать, что это всегда от тебя зависит. Ты, значит, умнее Тютчева?
- Я? Умнее…Тютчева? Ноя такого не говорил. А при чем тут Тютчев?
- Допускаю, что не говорил. Но подразумевал. Тютчев сказал: «Нам не надо предугадывать, как наше слово отзовется». А послушать тебя – так получается, что предугадывать это очень легко. Стало быть, ты умнее Тютчева.
Петропавел молчал.
- Умнее Тютчева считают себя только дураки. Ты дурак, - поставил диагноз Таинственный Остров.
- Слушай, - довольно миролюбиво предложил Петропавел, несмотря на то что уже злость била в нем ключом, - давай разойдемся по хорошему. Мне совершенно не улыбается выслушивать все это… тем более от собеседника, которого я даже не вижу.
- что ты хочешь этим сказать? – возмутился Таинственный Остров. – Бестактно намекать на физические недостатки кому бы то ни было!
- Во-первых, не тебе говорить о такте. – Петропавел позволил-таки себе минимальный протест. – А во-вторых, я ни на что не намекал. Мне это вообще не свойственно.
- Да уж, - почти успокоился Таинственный Остров. – Я заметил, что ты чрезвычайно плоско выражаешь свои мысли. Стало быть. Ты вряд ли достиг совершенства в импликации…то есть подразумевания. И не удивительно, что, имплицируя…подразумевая какой-нибудь смысл, ты хорошо отдаешь себе в этом отчет. Простые смыслы легко имплицировать: например, вместо просьбы «Подайте, пожалуйста, соль» можно обойтись замечанием «суп совсем несоленый» - и вам сразу подадут соль. Но это чепуха. Впрочем, более тонкие вещи тебе не доступны.
- Ну-ну…- поощрил его Петропавел, потому что Таинственный Остров ненадолго умолк. – Продолжай обвинения.
- Я тебя ни в чем не обвиняю, я даже завидую тебе как человеку поверхностному. Блаженны нищие духом – и блаженны, пусть в меньшей степени, нищие ухом, который не ведают, в какие дебри может завести язык, которые вовсе не слышат доброй половины смыслов в доброй половине слов! Они просто открывают рты – и говорят, точно так же как открывают рты – и едят…А язык – деликатная штука, правда, знают об этом немногие – горстка хороших поэтов. Ты к ним не относишься.
- Пусть тебя это не волнует, - пожелал собеседнику Петропавел.
- Меня это и не волнует, - успокоил его Таинственный Остров. – Меня другое волнует – Язык. На носителей языка – в том числе и на тебя ! – мне начхать. А вот Язык – жалко. Язык – это растение нежнейшее, капризнейшее! Он – как садовая роза, которая хранит в себе воспоминания о бесконечном числе метаморфоз, о непрерывных преобразованиях многих и многих поколений дикой розы. И язык – он тоже кое что хранит в себе: национальную историю, национальную культуру. Ведь у слов прекрасная память… Они помнят, кто, когда, сколько раз и в каких значениях употреблял их с тех самых пор, как стоит мир. Любое слово обросло уже бессчетным множеством смыслов – и его невозможно употребить так, чтобы реализовался лишь один из них. А потому независимо от того, хочется мне подразумевать или нет, явсе равно что-нибудь да подразумеваю... Ты же пытаешься низвести язык до первобытного уровня, отбрасывая все, что он накопил в себе. Ты берешь в руки ножницы и начинаешь постригать лепестки розы. Какое счастье, что Язык не принадлежит тебе! Впрочем он не принадлежит никому: его можно портить но испортить нельзя..."
Фрагмент книги Е.В. Клюева "Между двумя стульями".
